Каталог
Садитесь, пожалуйста!
Вот Стул... Садитесь, пожалуйста: воспользуйтесь привилегией древних правителей — фараонов, царей и вождей племен...
Изобретателями стула — сиденья со спинкой — считают древних египтян. До них сиденья были, как правило, разнообразными модификациями скамеек и табуретов. Для тронов своих правителей древнеегипетские ремесленники придумали — тоже впервые — подлокотники.
На древнегреческих рельефах и вазах почти не увидишь изображения мужчин, сидящих на стульях. А вот женщины нередко восседают на грациозном стуле... Древние греки сидячей позе предпочитали, видимо, позу лежачую, как более подходящую, наверное, для неторопливой беседы. В их быту стулья были привилегией жен, детей, больных членов семьи.
У древних римлян стул, табурет, кресло — это скорее социальные атрибуты. Важный чиновник — курул — не расставался со своим складным выложенным слоновой костью табуретом, который носил за ним раб. Сидя на табурете, курул чинил суд и расправу. Особо почитаемый гражданин обладал правом сидеть на би-селлиуме (bi-sellium) — низком богато украшенном сиденье, рассчитанном на двоих. Глава аристократического семейства во время приемов опускался на домашний трон — солиум (solium), мраморное седалище, устроенное по типу императорского трона.
В течение многих веков стулья и кресла служили престижу власть имущих. Ценилась не столько функция стула, сколько его социальная значимость. Еще в средневековой Европе (да и позднее) низкий табурет соответствовал мужской добродетели, а трон — мировой славе. Простой народ пользовался грубыми табуретами и скамьями, а то и просто бочками, массовая мебель для сиденья еще не знала ни спинок, ни поручней.
В XV веке, когда пробил час Возрождения, курульный табурет видоизменяется, становится креслом и служит интеллектуалам: сидя в нем, сочиняет великий Данте, готовит свои гневные проповеди Савонарола, флорентийский монах, призывавший соотечественников предать огню всю нажитую роскошь и сам сожженный на костре. Два века спустя на курульных креслах сидели высшие должностные лица Европы, весьма далекие от аскетизма неистового монаха...
Принадлежностью другого общественного слоя была итальянская кассапанка (cassapanca) — сундук, к которому приделали спинку. Тут уж ценился не престиж, а надежность: купец или меняла сидел на сундуке с деньгами, что было совсем нелишне в те небезопасные для торгового люда времена.
Кассапанка стала началом и сберкассы, и банка.
Ренессансные стулья просты: три доски — одна служит спинкой и опорой одновременно, другая — передней опорой, третья — сиденьем. Но для владельцев гораздо важнее было, что искусная художественная резьба и инкрустация делали стулья произведениями искусства.
Стул продолжает нести свою престижную функцию. Недаром английское слово chairman — «председатель»—переводится буквально как «человек стула». Лорды в британском парламенте снабжали свои стулья откидной доской с запором, чтобы никто не покусился на их место.
На Руси мебель была в основном неподвижной, она просто являлась частью здания. До реформ Петра I царь и все подданные сидели на лавках. Стул и кресло были троном, на которых сам князь или царь усаживался по особому поводу.
В государевых покоях обычно стоял лишь один стул или кресло. Другие стулья вносили сюда только тогда, когда царя навещали члены его семьи или патриарх.
Известный немецкий путешественник по России XVII века Олеарий видел, описал и даже зарисовал торжественную процессию, во время которой за царем Михаилом Федоровичем, шествовавшим под красным балдахином, несли красный стул. Как тут не вспомнить древнеримских курулов и не удивиться живучести античных традиций!
В Оружейной палате Московского Кремля сохранились троны некоторых русских царей; мебель эта «штучной» работы и поэтому заслуживает внимания.
От Ивана Грозного остался «костяной стул» — трон незаурядной итальянской работы, он сплошь оклеен костяными пластинами с замечательно исполненной рельефной резьбой на библейские и античные темы. По преданию, его привезла из Византии Софья Палеолог, когда выходила замуж за Ивана III, деда Ивана Грозного.
Борис Годунов получил в подарок от персидского шаха Аббаса I трон, осыпанный бирюзой на тисненом золоте.
Но еще более роскошный трон был у царя Алексея Михайловича. По ажурному золоту и серебру его украшают восемьсот алмазов и рубины. Этот трон тоже был подношением, на сей раз «скромного» армянского «купчины» Захария Сардарова.
Уникальный двойной трон с отделкой из серебра был изготовлен для мальчиков-соправителей Ивана и Петра. С правой стороны, где сидел Петр, прорезано окно, закрытое занавеской. Через него придворные и царевна Софья, «третье зазорное лицо», как величал ее Петр, наставляли десятилетнего Петра.
Но в повседневности были лавки, у имущих — обитые полостью (толстым плотным тканым, плетеным, стеганым или меховым лоскутом) и войлоком, поверх которого натягивали красное или зеленое сукно с галуном. Часто на обивку не жалели и сафьяна. В других домах на лавках красовались суконные полавочники; середина полавочника делалась одного цвета, а края — другого; бывали полавочники вышитые и бархатные. Нередко на лавке лежал бумажник (бумажный матрас из «хлопчатой бумаги») или тюшак (тюфяк) из сафьяна.
Другое дело — в деревне. Хозяин крестьянского дома и спал и работал на лавке при входе — конике; у него боковая стенка вырезалась в виде конской головы, с давних времен хранившей дом от напасти. Под коником был рундук, в котором держали инструменты и нужные материалы.
Лавки мастерил сам хозяин с вековым запасом прочности —из толстых и широких досок, опиравшихся на такие же доски, только поставленные на ребро. По краям лавку украшала «опушка» из красивых резных фестонов.
В крестьянском доме каждый знал свое место. Хозяин сидел под образами, в красном углу. Вдоль «долгой» стены избы стояли мужские лавки; перед окнами на улицу сидели девушки и дети, а хозяйке оставалось место с краю, чтобы, никому не мешая, вставать и подавать к столу.
В домах побогаче держали скамьи с переметными спинками, позволявшими садиться с любой стороны.
На ночь лавки ставили под полати, а летом — в сенях. На них спали: ведь кровати появились в крестьянском быту только со второй половины XIX века. Выли в деревенских домах и стульчики, но только для работы и для дойки коров. Индивидуальные сиденья пришли в русские дома при Петре I.
Но вернемся в Западную Европу XVI—XVII веков. Стулья и табуреты здесь — на важных ролях в дворцовом ритуале. Во время приемов на стулья с подушками могли рассчитывать только члены королевской семьи, знать размещалась на табуретах; для менее родовитых придворных были расставлены складные сиденья. Все остальные на королевских приемах оставались стоять. Король по своему выбору даровал придворным дамам «право табурета», то есть право сидеть в своем присутствии.
Образец сиденья эпохи барокко — испанский стул, весьма претенциозный и очень неудобный: он обрекал человека на мучительную позу во время многочасовой церемонии. Вычурная резьба таких кресел покрывалась левкасом (смесью мела с клеем и специальными добавками), по которому наклеивали тончайшие листки золота. Пока еще величие противопоставлялось удобствам, за красивое нередко почиталось нерациональное.
Во Франции Людовик XIV, в правление которого абсолютизм достиг наивысшей точки (легенда приписывает этому королю заносчивую фразу: «Государство— это я»), не считаясь ни с чем, поддерживал сияние вокруг своей персоны и короны. Для нового дворца в Версале он приказал изготовить серебряную мебель. Правда, этой мебели не суждено было пережить своего владельца: ведя разорительные войны, король переплавил стулья в монеты.
Мебельные мастера тогда были очень узкими специалистами. Цеховые правила ограничивали столяра «сидячей мебелью», кроватями и столами; шкафы, комоды и сундуки мастерили эбенисты, то есть черно-деревцы (эбен — черное дерево). Это размежевание утвердилось в XVII веке и было отменено в конце XVIII века Великой французской революцией вместе с цехами. В России XVIII века столяров называли «стульными мастерами»; изготовление корпусной мебели (шкафов, комодов) называлось «кабинетным делом».
В XVII веке французское дворянство обставляло свои дома и дворцы креслами «шез а до» (chaise \'a dos) с высокими спинками и «съеж ба» (siege bas) с низкими сиденьями, дежурными табуретами «плясет» (pla- cet) и складными стульями «плюоян» (ployant по-французски «гибкий»).
Появляется шезлонг (chaise longe — «длинный стул»), на котором можно было сидеть и лежать; шезлонг стал дневным ложем аристократов. Впоследствии семейство шезлонгов разрослось: появились «дюшес эн бато» (duchese en bateau) — «в виде лодки» и «дюшес брисе» (duchessbrisee), что означает «разбитая герцогиня». «Разбитая герцогиня» состояла из кресла и приставленного к нему табурета, иногда двух кресел и табурета между ними.
Но пришел XVIII век, а с ним и стиль рококо, который окончательно снял напряжение с этикета и декора. Светский человек узнал позу отдыха, позу легкой беседы, позу интереса (зрелище!), стал различать позу дежурную, церемониальную, официальную.
Пока еще тон моде вообще и мебельной в частности задавала Франция. Стараниями и воображением ее мастеров было создано множество моделей. Приятному времяпрепровождению у камина соответствовало глубокое мягкое бержере («пастушка»).
В 1730-е годы Европа узнала, что такое кабинетное кресло; вошло в обиход парикмахерское кресло с изогнутой в верхней части спинкой.
Изменились у буржуа и дворян нормы быта — появилась новая мебель: кресло шоффе (chauffeuse — «согревающее»), козе (causeuse — «для беседы»), вуайез (voyelles — «дорожное»), качалка.
Но с меблировкой еще в XVIII веке было достаточно много проблем. Даже французская королева вынуждена была одалживать у придворных мебель, чтобы принять у себя сестру, итальянскую принцессу. Екатерина II в своих «Записках» вспоминала, что в бытность ее при дворе Елизаветы Петровны «двор... был так беден мебелью, что зеркала, кровати, стулья, столы и комоды, которые служили в Зимнем дворце, перевозились вслед за нами в Летний дворец, откуда — в Петергоф и даже ездили с нами в Москву. При этих перевозках много ломалось и билось... Требовалось особое разрешение императрицы, чтобы получить мебель».
К этому времени волны рококо успокаиваются. Мода поворачивает к классике, идущей от античных форм Древней Греции и Рима. Мебель становится строже. Выпрямляются ножки и спинки стульев и кресел, скромнее выглядит отделка. Приближается революция во Франции, интерьер «обуржуазивается», становится демократичнее. Мода без осады берет дворцы: Людовик XV, мадам Дюбарри и мадам Помпадур обставляют свои покои в «греческом духе». Позже эстафету классицизма принимает двор Людовика XVI.
Англичане, которым в XVIII веке удается освободиться от французского диктата в стилях мебели, захватывают инициативу и в подражание далеким античным образцам создают модели строгие и грациозные. Мебельщики Европы держали равнение на мебель Хипплуайта, братьев Адам и Шератона. Их «почерк» чувствовался в стульях, креслах и кушетках многих поколений мебельщиков, его печать лежит и на многих современных гарнитурах.
Но грядет XIX век. Имперские претензии Наполеона делают мебель претенциозной и напыщенной. Сиденья уподобляются египетским и римским тронам, кровати — катафалкам. Правда, у буржуазной трактовки ампира меньше амбиций, она довольно быстро переросла в формы «приятного во всех отношениях» би-дермайера, сложившегося, как уже отмечалось выше, сначала в Германии. В нем удачно сочеталась изящная простота и удобства.
Стулья заставляют считаться с собой. Когда мужчины надели фрак, им пришлось сидеть на стульях задом наперед, чтобы не мять фалды.
А в петербургском салоне «лучшего тона» 1840-х годов видим «разбросанные по цветнику ковра разные седалища: vis-a-vis и лежанки на рессорах, с пружинами, с ножками на колесцах, для удобства подъезжать друг к другу, с винтами для унижения и возвышения, с нежными, на которые не клали руки своей, и со спинками без прислону...» (Вельтман А. Приезжий из уезда, или Суматоха в столице). А. Вельтман писал эти строки в ту пору, когда входила в силу мебельная фирма Гамбса, обосновавшаяся в России с 1790-х годов. Темный гнутый полированный орех сочетался в ней с мягкими сиденьями и спинками из вощеного ситца, одноцветных шелка, бархата, шерсти; снова в моду вошла стеганая обивка (в подражание мебели середины XVIII века).
Для истории стула середина XIX века стала новым рубежом. В Вене объявился столяр Михаил Тонет, ко- торому пришло в голову делать стулья целиком из гнутого дерева (в основном бука), широко используя типовые элементы. Его выставочный образец обратил на себя внимание князя Меттерниха, посоветовавшего То-нету открыть свое дело в столице.
Технология гнутого стула сделала производство мебели массовым, индустриальным. До конца XIX века преуспевающая фирма «Тонет» произвела пятьдесят миллионов стульев. На дешевых и практичных стульях сидели в Европе и в Америке, их узнали в России. Сто пятьдесят тысяч гектаров букового леса поставляли древесину.
И сейчас, когда от первых шагов Тонета нас отделяет сто сорок лет, «венские» стулья и качалки так же непринужденно вписываются в интерьер, как и в середине прошлого века. Таким долгожителям теперь нашли название «лонгселлер» (longseller по типу бестселлера: bestseller).
Пример Тонета оказался привлекательным, и сидячую мебель стали делать из гнутой фанеры, гнутых труб, гнутых листов металла. Такая мебель была вполне в духе конструктивизма 20-х годов нашего века.
Марсель Брейер (архитектор и один из основателей современного дизайна, работавший в Баухаузе) первым попробовал согнуть не бук, а металлическую трубу; из квадратной в сечении трубы сделал кресло выдающийся архитектор Мис Ван дер Ройе. Финн Аалто (тоже прославившийся в архитектуре) изготовил свое кресло из гнутой многослойной фанеры.
Создатели стула выдвигают все новые и новые концепции и в своих проектах пытаются следовать им. Марсель Брейер, желая избавить жилье от «тяжеловесности комфорта», как бы подвешивает сиденье стула.
Эро Сааринен, выдающийся зодчий, чтобы, как он говорил, освободить стул от «путаницы ног», сформировал сиденье прессованием в виде чаши и установил его на высокой трубообразной подставке.
В 1930-е годы возвращается культ дерева, «приятного на ощупь и обладающего несравненными художественными качествами».
С тех пор как мебель стала серийной промышленной продукцией, мебельный мастер перестает быть ведущей фигурой в создании образцов мебели. Облик модели определяет дизайнер. Мастер лишь реализует его идеи, и то пооперационно, в силу разделения труда на современном производстве. Это обусловило необходимую производительность, единообразие и массовость, но привело к невосполнимым утратам индивидуальности исполнения. Мебель, как, впрочем, и многие другие изделия бытового назначения,— всего лишь продукция промышленного производства.
Но это не означает, конечно, что и сегодня мебель не может стать экспонатом выставки или музея. Ведь как бы там ни было, она все-таки представляет собой результат творческого поиска конструктивного решения и технологического исполнения.
Для новой мебели дизайнеры и технологи используют современные материалы. Отсюда пневматическая мебель, синтетические мешки с пластиковой стружкой; «капсулы», мягкие прямоугольники, обшитые кожей, тканью или пластиком, которые связываются между собой тесемками, ремнями или даже пристегиваются пуговицами. Иные кресла — это уже «аппараты для сидения». Англичане производят, например, кресла, оборудованные механизмом, позволяющим занимать четыре позиции; итальянское глубокое кресло мгновенно превращается под вами в кушетку — достаточно только нажать рычаг «катапульты».
Другим сиденьям вообще не найти прототипа в многовековой истории стула. Например, для тех, кто работает стоя (конструктор за кульманом). Такой стул ав- томатически приноравливается к любому росту, он поворачивается в любую сторону, сиденье его поднимается или опускается по желанию.
В начале 1960-х годов в судьбу стула вмешался врач — швед Бент Акерблум. В ходе специальных экспериментов он долго наблюдал за позой людей на стуле и в кресле и пришел к неожиданному выводу: «Человечество тысячелетиями сидело неправильно».
Акерблум установил, что в течение рабочего дня человек, сидя на стуле, около тысячи раз меняет позу, бессознательно стремясь устроиться поудобнее. Чтобы избавить человечество от ерзаний на стуле, Акерблум наклонил сиденье внутрь и немного опустил его, а спинку в том месте, где изгибается позвоночник, выгнул.
Это была «линия Акерблума». Впервые в истории врач стал соавтором мебельщика.
В Скандинавии у Акерблума есть последователи. Норвежские дизайнеры совсем недавно пришли к заключению, что куда удобнее сидеть, опираясь не спиной, а... коленями, подставив под них упругий валик. Серию стульев, реализующих этот радикально новый принцип, они назвали «баланс».
Но стул, как известно, нужен не всем. Две трети населения земли обходятся без стула, сидят на корточках и не испытывают при этом чувства неудобства. Их, наверное, не волнуют судьбы стула.
Нам же без него не обойтись. И, отдавая должное Стулу, шведские мебельщики соорудили Стул Гулливера — его высота шестнадцать метров.
Буровик К. А. Б 91 Родословная вещей.— 2-е изд., перераб.— М.: Знание, 1991.— 232 с. ISBN 5-07-000693-2